«Да, да, конечно… Интересно, куда же ты дела камни?»
Нира не видела, куда же спрятала драгоценные ключи Эскорца, но сумка была самым вероятным вариантом. Может, женщина ее всё же сбросит с плеч, когда придет время махать факелом? Мешается ведь! Можно, впрочем, попробовать и просто их стащить оттуда. Маленькая воровка неплохо умела избавлять людей от лишней поклажи, и дополнительная пара рук славно облегчит задачу. Да только вот Рене – не баба на базаре, а воительница, окруженная врагами, и уж наверняка не оставит без внимания любой подозрительный шум иль движение (даром что на восстающих мертвецов внимания что-то немного обращает). Нужно добыть их как-нибудь иначе. Уболтать? Приказать?
Поддерживая образ перепуганной барышни, Нира что-то кивнула невпопад, но женщина почти сразу рванула в коридор. Наконец-то, сподобилась! Услышав зов, магичка и правда собралась было пойти следом, проигнорировав на первый раз, что ее подзывают, точно собаку. Но едва некромантская сфера отпустила ее внимание, и Нира увидела, что происходит в коридоре, увидела толпу очнувшихся тел, продырявленного верзилу, увидела ничуть не смущенного отсутствием половины черепа эльфа-кадавра (где же его вопящий дух?), как тут же решила, что ей и тут хорошо.
- Сейчас? Вы что! Зашибете – не заметите! – ахнула магичка, оглядываясь в поисках укрытия получше. Она действительно хотела отсидеться, и книга цапнула за больное. Вдова поджала губы. Зачем макулатура так усиленно талдычит про это?
- Или где, - тихо согласилась рыжая, - Ты меня, наверное, с кем-то путаешь. Если бы я могла хоть что-то, то уже сделала бы.
«А может, 'Я просто жалобно складываю лапки и сдаюсь на милость судьбы?’»
Действительно, ну чего от нее хотели? Что, книженция, не почувствовала ты привкуса несмытой тьмы, пока трапезничала? Нира грустно посмотрела на свои руки, безуспешно пытаясь призвать потерянную магию.
«Будем честны: ты просрала свой дар»
Может, втайне от этого была даже спокойнее. Бессилие снимало ответственность. Не придется объясняться с Рене. Не будет резона стойко, лицом к лицу, встречать больную некромантку – гордость не грызет при побеге, если ты противнику не ровня.
«Почему он меня вообще оставил? Разве я сделала что-то дурное? Дурнее, чем обыкновенно?»
Сейчас, в Карлионисе, ей начинали вспоминаться когда-то уже услышанные в этом же городе слова.
- Тем же, чем и остальные силы в жрицах, они противоестественны и слишком мощны; а также селятся не в тех людях, некоторыми легко управлять, иные же могут разрушить мир даже силой Света.
- Ты – жрица жизни, но ты можешь эту жизнь и отобрать.
"Жрица жизни… Я же гхырова жрица жизни! Всей, мать её за ногу, жизни, возрождения и гибели, а не просто жрица света! Не блаженная послушница, не какая-то вшивая ангелица, чтобы выслуживаться перед придурошными высшими силами да чванливыми божками, и страшиться чихнуть не по их заповедям, чтоб не прогневить да недостойной не сделаться!
Я никогда не была его достойна. Я всегда была самой неподходящей, и в том всегда была главная суть! И свет меня слушался, вопреки потому, что я была вся такая самая неблагоприятная, врала, убивала, жрала детей - ему всегда было побоку! Пыталась убить из интереса ту девчонку – и проблем не знала. Черт возьми, в видении будущего я собственными руками заколола свою дочь! Есть ли поступок страшнее? А милому Светику всё нравилось! Семеро, даже у Арчера в моём теле получилось пару раз посветиться! Есть ли кто-то более далекий от праведности, чем эта жалкая гнида?!! Почему вдруг именно сейчас свет ни с того ни с сего занялся моей моралью, хотя я и не провинилась ни в чем?
Потому что бред всё это. Блеф и мозгоправство. Присцилла врала тебе про падение – нельзя пасть, если и не возвышался. Ей выгодно, чтобы ты подумала, будто теперь должна выслуживаться перед светом, как обычные маги, и выпрашивать у него подачки за хорошее поведение. Чтобы ты навсегда застала в тупиковом пути к бессмысленному просветлению, ведь она-то понимает, что я никогда я не смогу, не стану благой, кроткой и восхитительно справедливой защитницей сирых и убогих. Запутала и запугала, а ты и рада принять всё за чистую монету!»
В груди несуществующей изжогой булькала злость. На кого? На жреческую магию? На Присциллу? На себя? На всех разом.
«Монета. Это хороший образ. Две стороны моей силы не могут работать одновременно. Одна рука даёт. другая забиреат - но обе не хватаются одновременно. Свет не уживается вместе с тьмой. Почему на меня действуют эти глупые законы – опустим.
Но это не значит, что свет для меня вовек недоступен. Свет и тьма, день и ночь – две противоположные части одного целого, дые стороны одной монеты. Шулерской, допустим – перевернуть темной стороной вниз легче. Присцилла это сделала насильно, независимо от моих дум да моралей. Значит, такое насилие доступно и мне.
Ведь это не я служу Свету. Это Свет служит Мне»
Может, в ведьме не было светлой благости; но в ней жили упрямство, устремленность, неукротимость; разве не соответствовали они сути Жизни куда больше, чем инертная гуманность? Она со всей полнотой могла творить, пронимать, давать, отнимать, любить, созидать, желать, разрушать, ненавидеть, стремиться, страдать… Противостоять.
«Мне нужно лишь орудие. Верни же его! – повелела колдунья, - Та лёгкость, с которой подчинялась мне магия на болоте - она должна была быть направлена в иное русло? Быть может, ты оскорбился, что я не дала тогда Невесте Мертвых достойный отпор? Так неужели позволишь ей теперь загнать меня в угол? Нежизни восторжествовать над Жизнью? Вот так легко?»
Как кипящая вода стремится опрокинуть мешающуюся крышку, так и кипящая злость сейчас пыталась перевернуть метафорическую монету. Сместить с пьедестала тёмную сторону.
«Иль, может, твой план, дорогуша, в том, что вот когда я буду глядеть, как мой дорогой друг откинет копыта, когда все они там сдохнут, когда какой-нибудь мертвяк начнет жрать моё личико, то вот тогда-то гребаный светлый дар наконец снизойдет до того, чтоб соизволить спасти мою шкурку? Так это работает!? Не дождётесь!»